Неточные совпадения
Классовый идиотизм буржуазии выражается, между прочим, в том, что капитал не заинтересован в развитии культуры, фабрикант создает товар, но нимало не заботится о культурном воспитании потребителя товаров у себя дома, для него идеальный потребитель —
живет в
колониях…
Хотя этот участок в 1819 году был уступлен при Гаике
колонии, но Макомо
жил там беспрепятственно до 1829 года, а в этом году положено было его вытеснить, частью по причине грабежей, производимых его племенем, частью за то, что он, воюя с своими дикими соседями, переступал границы
колонии.
Один из новых писателей о Капской
колонии, Торнли Смит (Thornley Smith), находит у бушменов сходство с Плиниевыми троглодитами, которые
жили в землянках, питались змеями и вместо явственной речи издавали глухое ворчанье.
— Я
жил там восемь лет, — продолжал он, — там есть
колония ирландских католиков: они имеют значительное влияние на китайцев, ввели много европейских обычаев и
живут прекрасно.
Кеткарт, заступивший в марте 1852 года Герри Смита, издал, наконец, 2 марта 1853 года в Вильямстоуне, на границе
колонии, прокламацию, в которой объявляет, именем своей королевы, мир и прощение Сандильи и народу Гаики, с тем чтобы кафры
жили, под ответственностью главного вождя своего, Сандильи, в Британской Кафрарии, но только далее от колониальной границы, на указанных местах.
В Англии и ее
колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он
жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
Человек, прикрепленный к семье, делается снова крепок земле. Его движения очерчены, он пустил корни в свое поле, он только на нем то, что он есть; «француз, живущий в России, — говорит Прудон, — русский, а не француз». Нет больше ни
колоний, ни заграничных факторий,
живи каждый у себя…
В X. губернии, рядом с имением, в котором я много лет
жил летом, была
колония, основанная одним толстовцем, замечательным человеком.
Неблагоприятно отзывается на росте каждого селения также еще пестрота иного рода: в
колонию поступает много старых, слабых, больных физически и психически, преступных, неспособных к труду, практически не подготовленных, которые на родине
жили в городе и не занимались сельским хозяйством.
[Считая, по Янсону, 49,8 или почти 50 рождений на 1000.] именно семь тысяч с прибавкою нескольких сотен
жило в
колонии в 1889 г.
Прежде чем покончить с Северным Сахалином, считаю не лишним сказать немного о тех людях, которые
жили здесь в разное время и теперь
живут независимо от ссыльной
колонии.
Они, пока
живут в тюрьмах или казармах, смотрят на
колонию лишь с точки зрения потребностей; их визиты в
колонию играют роль вредного внешнего влияния, понижающего рождаемость и повышающего болезненность, и притом случайного, которое может быть больше или меньше, смотря по тому, на каком расстоянии от селения находится тюрьма или казарма; это то же, что в жизни русской деревни золоторотцы, работающие по соседству на железной дороге.
И без всяких статей и приказов, а по необходимости, потому что это полезно для
колонии, вне тюрьмы, в собственных домах и на вольных квартирах,
живут все без исключения ссыльнокаторжные женщины, многие испытуемые и даже бессрочные, если у них есть семьи или если они хорошие мастера, землемеры, каюры и т. п.
Теперь, чтобы покончить с Южным Сахалином, остается мне сказать несколько слов еще о тех людях, которые
жили когда-либо здесь и теперь
живут независимо от ссыльной
колонии.
Много мужчин и женщин
живут вместе, потому что так надо, так принято в ссылке; сожительства стали в
колонии традиционным порядком, И эти люди, как слабые, безвольные натуры, подчинились этому порядку, хотя никто не принуждал их к тому.
Не говоря уже о писарях, чертежниках и хороших мастерах, которым по роду их занятий
жить в тюрьме не приходится, на Сахалине немало семейных каторжников, мужей и отцов, которых непрактично было бы держать в тюрьмах отдельно от их семей: это вносило бы немалую путаницу в жизнь
колонии.
Кроме гиляков, в Сев. Сахалине
проживают еще в небольшом числе ороки, или орочи, тунгусского племени. Но так как в
колонии о них едва слышно и в пределах их распространения нет еще русских селений, то я ограничусь одним только упоминанием о них.
— Я человек одинокий, тихий, и, если он угодит мне, может быть, я его сделаю совершенно счастливым. Всю жизнь я
прожил честно и прямоверно; нечестного — не прощаю и, буде что замечу, предам суду. Ибо ныне судят и малолетних, для чего образована тюрьма, именуемая
колонией для малолетних преступников — для воришек…
Под палубой устроилась целая бабья
колония, которая сейчас же натащила сюда всякого хламу, несмотря ни на какие причитания Порши. Он даже несколько раз вступал с бабами врукопашную, но те подымали такой крик, что Порше ничего не оставалось, как только ретироваться. Удивительнее всего было то, что, когда мужики голодали и зябли на берегу, бабы
жили чуть не роскошно. У них всего было вдоволь относительно харчей. Даже забвенная Маришка — и та жевала какую-то поземину, вероятно свалившуюся к ней прямо с неба.
Первого из них я уже не застал в Ницце (где я
прожил несколько зимних сезонов с конца 80-х годов); там он приобрел себе имя как практикующий врач и был очень популярен в русской
колонии. Он когда-то бежал из России после польского восстания, где превратился из артиллерийского офицера русской службы в польского"довудца"; ушел, стало быть, от смертной казни.
Он только что тогда
пожил в Париже (хотя по-французски, кажется, не говорил), где изучал тамошнюю русскую
колонию, бывшую уже довольно значительной, после того как дешевые паспорта и выкупные свидетельства позволили очень многим"вояжировать"; да и курс наш стоял тогда прекрасный.
«Не взыщите, сами поселились на чердаке, вольная
колония! Пускай себе
живут, благо им хорошо, а нам теснее не будет».
Жизнь других наших московских героев, за описанное нами время, не представляла ничего выходящего из обыденной рамки. Они
жили в том же тесном кружке и делились теми же им одним понятными и дорогими интересами. Самоубийство Хрущева, конечно, достигло до дома фон Зееманов, и вся «петербургская
колония», как шутя называл Андрей Павлович Кудрин себя, супругов фон Зееманов и Зарудина, искренно пожалела молодого человека.
Вот так бы устроить где-нибудь, на берегу Рейна, что ли, маленькую
колонию и
прожить несколько лет, долго, долго, до того времени, пока Володя не вырастет и не сделается немецким буршем. Я так мечтаю; а ему, может быть, вовсе и не следует делаться буршем.